Как я соскучился по нашей морозной зиме, по Сибири, по своей малой родине.… Вот это зима так зима. Я не был здесь шесть лет. Дорогие германские сапоги, французский тулуп из овчины, походные ватные штаны и аккуратная строгая шапка от Британских Кутюрье. А здесь всё по-старому. Всё те же холмы, всё тот же дымок из труб, всё так же доносятся ранние хриплые голоса дедов:

- «Здорово, Митрич, как оно?»

- «Ааааа….. ничего, пока живой….»

Вот он мой родимый дом. Одно из условий работы в Европе была полная изоляция от прежней жизни. Капитальный занавес от звонков, связей, общения, от переписок с родными и знакомыми. Только работа в голове, только выполнение приказов, только исполнение обязательств. Я дал подписку о неразглашении на двадцать лет, но могу сказать одно. Хоть у меня при себе и имеется банковская карта, на счету которой лежит чуть меньше двух с половиной миллионов долларов, я могу твёрдо заявить, что принёс своим «работодателям» большие прибыли, в десятки раз, добротно сработал.

Вы знаете, там, за бугром, это не такие уж большие деньги как для нашего брата, ну что такое шестьсот – семьсот тысяч долларов в год толкового работника скажем Соединённых Штатов, или тружеников Великобритании, Германии. Мне приходилось работать по шестнадцать часов в сутки на протяжении этих четырёх лет, но я справился. Как я ждал истечения срока контракта, как я мечтал об этом моменте, как я спал и видел встречу с родителями после разлуки.

Я подошёл к калитке, пёс зарычал.

- «Здорова, дружище, ты что же, не узнал меня, проказник?»

Пёс замолк, потом заскулил и начал махать хвостом, подпрыгивая на задние лапки.

- «Узнааааааааал, узнал, чертяка…».

Отворилась дверь, и оттуда выбежала в одной ночной рубахе мать и бросилась ко мне, в дверях показался отец, с умиротворённой улыбкой он произнёс:

- «Заходи, дорогой, ну, слава Богу, давайте скорее в избу».